Упомянутое выше стихотворение Державина заканчивается пессимистически: даже то, что усилиями художеств убережется от разрушающего действия времени, рано или поздно, но – «вечности жерлом пожрется и общей не уйдет судьбы»…

Разрушение Адмиралтейства началось еще до окончания строительства. Александр I выразил неудовольствие тем, что здание загораживает вид на Неву из кабинета в Зимнем, и велел укоротить его восточное крыло на 20 м.
Далее: в 1830-х годах был уничтожен скульптурный фриз, тянувшийся вдоль всего 400-метрового фасада, и на его месте прорублены окна. В 1860-х были сняты и уничтожены 22 из 56 больших статуй. Затем на площади перед фасадом был разбит сквер, разросшийся и напрочь закрывший весь фасад…
Справедливости ради надо заметить, что драма Адмиралтейства была предопределена с самого начала. Верфи не место возле дворца: в середине века Адмиралтейство потеряло производственное значение, и строительство кораблей было перенесено к устью Невы.

Внутренний канал был засыпан, заброшенный участок на берегу поделен на семь частей, и вскоре между классицистическими павильонами возникли «серые, малиновые, зеленые шестиэтажные громады в разных стилях – от русского до ренессанса…».
Так или иначе, но захаровский «фрегат или акрополь» в его сегодняшнем состоянии – лишь слабая тень великого произведения.

Ситуация с Казанским собором несколько иная. Если отвлечься от 60-летнего периода его существования в качестве музея атеизма, то в целом здание выглядит сейчас так же, как при церемонии его освящения.
Но не так, как задумывал Воронихин. Не так, как собор мог бы выглядеть, если бы все идеи архитектора были реализованы на практике. Вот цитата из рукописи 1805 года: «прикосновенно к концам колоннады на возвышенных пиедесталах будут поставлены величиною в 3 меры роста человеческого две бронзовые статуи, архангелов Михаила и Гавриила изображающие… по средине площади… финского выборгского гранита обелиск»).

В 1908 году Игорь Грабарь нашел чертеж Воронихина, изображающий у собора не одну, а две колоннады. Вторая, полностью симметричная, должна была обрамлять южный фасад, так же, как существующая – северный и, соответственно, создавать возле собора еще одну площадь. Таким образом, собор стал бы не только частью Невского проспекта, но и центром значительного пространства.
В этом случае стала бы практически невозможной та случайная и разностильная застройка, которую мы наблюдаем вокруг собора сейчас; храм получил бы необходимую симметричность, а город – еще одну площадь, столь соответствующую парадному духу державной столицы… Не случилось.

Биржа, построенная Томоном, отнюдь не была только декорацией, оформляющей фасад острова. В течение века здание успешно функционировало в качестве помещения для финансовых операций, а площадь перед ним была активно использующейся пристанью.
Трудно представить, но каждую весну горожане наблюдали, как «биржевая набережная и лавки превращаются в апельсиновые и лимонные рощи, населяются златокрылымии сладкогласыми птицами американскими»). Прелюбопытнейшее зрелище!
Но этим различие между прошлым и настоящим не ограничивается. Захаровский проект предусматривал, а томоновское сооружение давало возможность создать площадь позади Биржи, там, куда она выходит западным фасадом. С одной стороны площадь была бы ограничена портиком Биржи со скульптурной группой «Навигация и Меркурий» на фронтоне, с другой – протяженным фасадом «Двенадцати коллегий», а по сторонам – исторической застройкой XVIII века.
В отличие от довольно-таки прожектерской затеи Воронихина этот план не требовал никаких затрат – разве что мощения пустыря торцами или камнем.

Что помешало? Помешала, как говорили в те времена, «сила вещей», или естественное изменение вкусов и предпочтений. Когда у городских властей дошли руки до этого участка, то на так и не замощенном пустыре было построено громоздкое здание Института родовспоможения, полностью занявшее собой все пространство несостоявшейся площади.
Маркиз де Кюстин назвал Россию «страной фасадов». Три прекраснейших здания Петербурга во многом и были именно фасадами, более предназначенными для демонстрации величия и богатства России, чем для практического использования.
Но времена менялись, и торжественность внешнего облика зданий, их насыщенность культурными реминисценциями и историческими цитатами переставали казаться качествами более важными, чем удобство практического использования. Именно поэтому масштабные замыслы Захарова, Воронихина, Томона не могли быть осуществлены в полной мере. Эпоха фасадов завершилась к середине столетия. Адмиралтейство, Казанский собор и Биржа остались памятниками прекрасной эпохи, свидетельствами ее силы и ее слабости.
Архитектурный фасад Российской империи // Антикватория, 2003, № 2. – стр. 62-67.
http://www.antiquatoria.ru/archive.html
