Фото
Валенки, как и матрешки – предметы, про которые нам каким-то удивительным образом удается думать две противоположные мысли сразу.
С одной стороны, матрешки с валенками – символы русской культуры и лучшие сувениры из России. Национальное достояние. Наша традиция. Стоит кому-нибудь заговорить о валенках с матрешками – жди речей про «русский дух» и «русский характер». И непременно со словами «испокон веков». Или «издавна».
При этом всем известно, что и то, и другое появилось в России совсем недавно, валенки – в XVIII столетии, а матрешки и вовсе на рубеже XIX и ХХ веков.
С другой – не зря ведь говорят «прост, как валенок». В валенках чувствуется что-то настолько родное, настолько домашнее, что выносить разговор о них «на люди» кажется делом несколько неприличным. Все равно, что явиться в офис в халате. Есть в них нечто простецкое, низменное, неблагородное. И вряд ли случайно, что это единственный из предметов обуви, названием которого можно обругать человека: «Эх, ты, валенок!»
И что самое смешное, на сам-то валенок как ни смотри – что справа, что слева – выглядит он одинаково. А начнешь рассуждать – и пошло: с одной стороны, с другой стороны…
Итак, о валенках в русской культуре. Почему они появились у нас, в России? Когда именно? И если и вправду это произошло так поздно, то как же московиты (а также сибиряки и суздальцы, вятичи и кривичи, поляне и древляне и прочие) веками обходились без них?
Для того чтобы валенки появились на свет, требовалось несколько условий.
Во-первых, была нужна холодная зима. Гарантированно холодная. Не такая, как в странах Европы. В Голландии, например, нескольких десятков холодных зим в XVI веке хватило для рождения жанра зимнего пейзажа (помните «Охотников на снегу»?), но оказалось не достаточно для изобретения подходящей зимней обуви. Голландцы так и проходили весь «малый ледниковый период» в сапогах и деревянных башмаках на шерстяной носок, как на картинах Аверкампа.
Зима должна быть долгая, не перемежающаяся оттепелями – валенкам сырость противопоказана. Уж на что холодная и долгая зима в заполярной Норвегии, но валенки там не в ходу. Незамерзающее море убедительнее любых запретительных знаков настаивает: только непромокаемая обувь! Ослушался? Пеняй на себя.
Зима должна быть не просто холодным временем года, который можно как-нибудь перетерпеть, а сезоном, приходящим надолго. Властным, как царь Петр, бескрайним, как лес, неотвратимым, как закат. Сезоном в своем праве, the season-in-law, как сказали бы англичане.
Во-вторых, нужен такой образ жизни, в который валенки вписались бы как родные – оседлый, размеренный, желательно мирный, преимущественно земледельческий. И в-третьих – сырье, овечья шерсть.
Все это имелось в России со времен Рюрика. Валенок же до XVIII века не было.
Национальное сознание, похоже, отказывается смириться с фактом полного отсутствия валенок в допетровские времена. Если ваш собеседник придерживается той версии, где «испокон» и «издревле», то вы можете услышать, например, что валенные сапоги упоминаются еще в «Слове о полку Игореве» (но не просите его процитировать строчку).
Встречаются и более экстравагантные теории: мол, некий древнеримский историк, живший аж в IV веке, писал, что славяне Моравии и Богемии носят сапоги под названием «valens», что по-латыни значит «имеющие силу». Более того, в честь валенок, а не чего иного, названа, утверждают некоторые, испанская Валенсия.
И почему бы не объяснить старое английское слово «vale» (долина) как место, где ходят в валенках? А поэтическое выражение «vale of years» (преклонный возраст) просто само просится в нашу тему: как раз старики предпочитают валенки прочей обуви, нередко ходят в них даже дома – вот «vale» с «валенками» и сходится!
И пушкинская строчка про Евгения Онегина, умевшего «в конце письма поставить vale» – тоже, конечно, о валенках, а о чем же еще?..
Поразительно! Валенки, в их нынешнем виде, изобретены русскими. С этим никто не спорит. Изобретение валенок позволило сделать жизнь многомиллионного населения России удобнее и здоровее – это тоже факт. Валенки распространились по огромной территории, стали частью материальной культуры, признаком цивилизованности. Ими можно гордиться.
Так что же заставляет приплетать сюда почти доисторическую древность и возводить название к латыни?
Зачем нужен авторитет «Слова» и никому не известного латинянина? Что мешает сказать просто и ясно: да, валенки – не паровоз и не «Илиада», не вершина человеческого гения, но важная, добрая и хорошая вещь, которую не стыдно показать миру?
Беда валенок в том, что они застряли между городом и деревней.
Город глядит на них снисходительно, как столичный житель на родственника из глубинки.
Для деревни же это, как раз, скорее городское изобретение – жили же на селе прадеды без всяких валенок, и не хуже нас были.
Оба мнения справедливы.
Валенки появились как раз тогда, когда резко и быстро начали расти города, и не за счет многодетности собственного населения, конечно. Города прирастали сельскими жителями. Еще до реформы 1862 года крепостные крестьяне уходили на «отхожие промыслы», зимой, пока на селе дел мало, работая ямщиками или мелкими торговцами. А дальше процесс пошел еще активнее.
Сама технология, впрочем, появилась чуть раньше. Не будем вспоминать о войлочной обуви из Пазырыкского кургана, откуда тоже можно при желании вести родословную валенок, но более-менее массовое производство валяных сапог началось в XVIII столетии, а широкое распространение приходится уже на век XIX, в особенности на его вторую половину.
Центрами производства стали Семеновский уезд Нижегородской губернии, Мышкин и вся Ярославская губерния, где в 1904 году был основан сапоговаляльный завод выходца из костромских крестьян Ивана Семеновича Кашина, действующий до сих пор под именем Ярославской фабрики валяной обуви.
И оттуда валенки начали путь по стране.
В разных регионах России валенки называли по-разному: «чесанками» и «катанками», «валенцами».
В Сибири – «пимами». По-северному сокращая окончания глаголов, пели частушки:
Мой милок пимы катат,
Мой миленок – пимокат.
Он таки пимы катат –
На неделю не хватат.
И чуть раньше, еще в середине XIX века, валенки – обычная обувь и в деревне, и в городе. Отечественные литераторы не очень-то обращали внимания на такие бытовые детали, а вот Теофиль Готье, наблюдатель старательный и аккуратный, в книге о путешествии по России вспомнил о них не менее десяти раз. Он непременно упоминает, что господа надевают их только чтобы поехать на охоту, а вид «простых женщин», также обутых в валенки, его не очень радует: «Завязанный под подбородком платок покрывает и обрамляет их голову, сомнительной чистоты ватное пальто из простой материи нейтрального цвета доходит до середины ноги, и из-под него видна ситцевая юбка с толстыми валенками в деревянных галошах».
О «деревянных галошах» как-нибудь в другой раз, сейчас же заметим, что обувь эта, по его впечатлению, простонародная, и более всего приспособленная к городской зиме. Когда вне помещения иной раз надо быть целый день, в любой другой обуви недолго замерзнуть и простыть. Кроме того, улицы столицы часто бывают засыпаны снегом так, что пройти почти невозможно.
В такую пору неудивительно, что Готье на прогулке встретилось «только три-четыре мужика»: «даже не знаю, были ли это мужчины или женщины. Укутанные в тулупы, в сапогах или валенках, при каждом шаге они проваливались глубоко в снег…»
Получается, что валенки были обувью крестьянина, приехавшего в город – на заработки или по делам. В лаптях по столице – стыдно, в сапогах по снегу – холодно; а тут как раз капиталистическое частное производство потихоньку встает на ноги, превращает товар в деньги и отвечает предложением на спрос.
К началу ХХ века город определенно обулся в валенки. Но любой русский город – город лишь по названию, заселенный недавними выходцами из деревни – сыновьями и дочерями крестьян, самое большее – их внуками. Крестьянин умеет жить по-деревенски, а вынужден – по-городскому. Чтобы приноровиться к городской жизни, деревенские навыки надо забыть. Да как их забудешь, если за плечами любого горожанина двадцать-тридцать поколений крестьян?
Деревня в России сильнее, чем город... Кроме того, настоящий город – не просто застроенная каменными домами территория, а самоуправляющаяся социальная система.
В России же с самоуправлением никогда не было особенно хорошо, а в ХХ веке стало еще хуже. Не стали жители наших городов горожанами, бюргерами, мещанами, буржуа (недаром слова эти до сих пор у нас почти ругательные), потому что не стали собственниками, ответственными за свой дом и свою улицу, даже название города могло в одночасье поменяться по команде сверху – вспомним внезапное превращение Набережных Челнов в город Брежнев или Рыбинска – в Андропов… Впрочем, вернемся лучше к валенкам.
Как раз потому, что житель Москвы, Рязани или Иванова – не вполне, не до мозга костей, горожанин, он хочет горожанином казаться. И тут уж чистая случайность определяет, какая из привычек деревенской жизни будет сохранена и законсервирована, а какая отброшена как неподходящая. Песен на городских улицах теперь уже, как правило, не поют. А погрызть семечки на скамейке перед домом – пожалуйста. Привычка здороваться с незнакомцами пала жертвой роста числа этих незнакомцев. А удивляющий американцев обычай снимать обувь в гостях сохранился.
Валенки оказались среди того наследия, что советский народ решил оставить в прошлой жизни, в деревне, и в город не брать. Решил сам – никакого распропагандирования валенок со стороны власти или культурной элиты не было. Канарейкам – да, доставалось. Накомодные слоники погибли в неравной борьбе с революционной эстетикой. С иконами в красных углах борьба шла и вовсе не на жизнь, а на смерть. Валенки вроде бы никто не объявлял пережитком, их даже хвалили, заявляя, что без валенок не победить было бы ни Наполеона, ни Гитлера. И Русланова пела про «неподшиты–стареньки».
Но как только представилась возможность валенки не надевать – их надевать перестали.
Валенки несовместимы со стоянием в очередях в магазинах, с автобусами, с вестибюлями и подземными залами метро. Скопление людей под крышей обязательно порождает слякоть под ногами, и валенкам это погибель. Спасли бы калоши, но калоши куда-то исчезли – то ли съедены крокодильчиками Тотошей и Кокошей, то ли унесены еще в марте 17-го года каким-то пролетарием из квартиры профессора Преображенского во 2-м подъезде дома на Пречистенке.
Города наши постепенно благоустраивались, пусть более по плану, чем по разуму, и продолжать носить валенки, когда советские корабли бороздят просторы вселенной, было бы, по слову тех лет, «нецелесообразно».
Кроме того, валенки были слишком понятным, слишком красноречивым напоминание о пошлом. И вовсе не о том, о котором писал француз-путешественник. О войне и о лагерях.
«И, продолжая отпрашиваться просто для порядка, Шухов, как был в ватных брюках, не снятых на ночь (повыше левого колена их тоже был пришит затасканный, погрязневший лоскут, и на нем выведен черной, уже поблекшей краской номер Щ-854), надел телогрейку (на ней таких номера было два – на груди один и один на спине), выбрал свои валенки из кучи на полу, шапку надел (с таким же лоскутом и номером спереди) и вышел вслед за Татарином». Узнали? Солженицын. «Один день Ивана Денисовича».
Где-то в это время валенки и упустили возможность стать брендом. Не оказалось человека, который смог бы сделать их модными. Они не вписывались никуда. Их отвергла элита. Творческая интеллигенция ими пренебрегала. Интеллигенция техническая сделала своими фетишами гитару, костер, радиолу и лыжи, что «у печки стоят», в крайнем случае – кеды.
Невозможно представить себе ни кого из сколько-нибудь больших начальников, обутым в валенки. Сталин раз и навсегда запомнился в сапогах. Потом эти сапоги аукнулись в литературе – у Галича, у Мандельштама. И персонаж «Нашего Декамерона» Эдварда Радзинского уговорит девушку на любовь, пристроившись как раз в сапогах от снесенного памятника. Хрущев вошел в народную память в легкой шляпе, украинской рубашке и летних туфлях. Потом пошли люди в ботинках.
Так что самым крупным авторитетом, носившим валенки, придется считать гайдаевского Бывалого из «Операции Ы».
…Мы жили на севере, у Белого моря. Климат – как раз для валенок. Но согласиться надеть их можно было, лишь пребывая в детсадовском возрасте. Или с лыжами, которые крепились к обуви кожаными лямками – тут тоже спорить не приходилось. Ну, в лес… Но в школу? Ни за что.
Появиться в обществе в валенках – немыслимо, и температура за окном не имеет к этому никакого отношения. И ведь никто из девчонок не спорил с родителями: да, ногам в них тепло. Но поменять легкую походку на каблучках, пусть и по снегу, на неуклюжее ковыляние в валенках? Ни-ког-да.
В валенках получалась немодная, не городская походка. «Несовременная» – вот, наверное, правильное слово. Поколение тех, кто вошел во взрослую жизнь уже в стране без Сталина, очень остро ощущали это грань – старое/новое, и безоговорочно, на уровне инстинкта, во всем отдавали предпочтение новому.
Их дети, родившиеся в 60-х, эстетику нового принимали уже как аксиому – и потому лет с двенадцати я ни под каким видом не надела бы валенки, а нашим мамам не приходило в голову на этом настаивать.
И еще – как раз тогда валенки стали принципиально детской обувью. Нигде вы не увидите столько нарисованных валенок, как на новогодних открытках 60-70 годов. Детишки в валенках – все, даже если верхом на космической ракете (популярный тогда сюжет). Культурологи отмечают: советскому человеку и в целом свойственна инфантильность.
Система никоим образом – ни в качестве награды, ни в качестве наказания – не соглашалась предоставить советского человека самому себе. За все стороны жизни, от выбора книг и фильмов до контактов с внешним миром, отвечало государство; от гражданина, как от ребенка, требовалось прежде всего послушание. Родина – мать, Сталин – «отец народов».
В это картине мира для «я» оставлена лишь роль ребенка.
Последние десять-пятнадцать лет ХХ века – время нашего общего быстрого взросления. Как подросток, больше всего на свете страшащийся показаться маленьким, мы принялись осваивать взрослые нормы поведения. И, как подросток, не очень преуспели в приобретении новых навыков, зато категорически отвергли все, что могло напомнить о времени нашего малолетства. Кстати, фактическое разрешение того, что прежде называлось нецензурщиной, тоже пришлось на это время.
Растет дитятко…
Растет, и кажется, набирается ума. Раз уж мы взялись с валенками сверять биографию общества, нельзя пройти мимо такого факта. Новое поколение воспринимает валенки без протеста, даже с умилением. Печальные ассоциации не беспокоят сегодняшних школьников – известно ведь, им что Великая Отечественная, что просто Отечественная.
Валенки, кажется, перестали быть символом русского духа и доказательством национальной самобытности и потихоньку становятся просто одним из вариантов зимней обуви: нравится – носи, не хочешь – не надо. И как-то зимой именно в валенках бегали по Москве с пригласительными билетами на модные выставки девушки из художественных галерей.
Так что у валенок, вполне возможно, все еще впереди.
Если, конечно, будет снег.
Путь валенка // GEO, 2010, декабрь. – 82-83.
Фото:
http://mordasti.ru/2275-simpatichnye-valenki.html
http://www.ex.ua/friends_say?login=rajani&p=6
http://nashe-nasledie.livejournal.com/525744.html
http://virtualrm.spb.ru/en/node?page=430 Прянишников И.М. Крестьянин с рогатино/
http://forum.omsk.com/viewtopic.php?t=165935&start=120&sid=6c49844a5a939d4d5fb22c455766b24bКустодиев. Морозный день. 1913
http://www.perunica.ru/stfoto/3818-byt-enisejskoj-gubernii-konca-xix-8722-nachala-xx.html
http://valenki-4u.ru
http://kopii-chasov-vip.ru/. http://www.olium.ru/
http://www.photosight.ru/photos/481473/