Отправилась вечером к подруге Лене. Так-то минут пятнадцать идти, но мне ужасно нравится этот августовский вечерний свет в городе, за лето прогретом насквозь. Хочется фотографировать все подряд, пусть и на телефон.
Роспись на этом доме – другой породы, не то, что делают сейчас неутомимые ребята из Neopaint. Этакая Флоренция, что-то из жизни матрон и апостолов. А тут вжжих – троллейбусы мимо проезжают.
С тенью, кстати, не очень получилось. Утром она кажется серым пятном среди тонкой и деликатной живописи, зато вечером, при закатной свете – полная иллюзия.
Первая мысль: «А ведь скоро и здесь чего-нибудь нарисуют!». Надо успеть сфотографировать как есть, пока не живопись – графика. Городская графика, городская история. Ленинградцы знают, откуда такие пустыри посреди города берутся.
Сквер этот благоустраивался, с весны начиная. Тогда еще тут бомбы нашли, я рассказывала.
Сейчас – детская площадка и собачья площадка, не помню кому бронзовый памятник и маленький, высотой с ботинок, фонтан.
Любопытное у Будапешта свойство. Вроде бы он великоват для наличного населения – вечер понедельника: пустота на улицах. Но при этом не чрезмерен размерами и расстояниями. Я, бывает, по нему такие круги нарезаю, (если с неленивыми туристами) – и хоть бы хны. В Москве часто бывает, что одновременно расстояния большие идут в комплекте с теснотой и суетливостью. А тут – город плотно, один к другому, застроен домами, а тесноты – нет.
По имени этой церкви называется наш район. А церковь – по имени Елизаветы, а если точнее – то двух Елизавет сразу. Опять же питерские ассоциации: в честь которого Петра назван Санкт-Петербург? Вот и тот же фокус.
Максим отснял нашу Эржбету во всей красе для текста про двух Елизавет, но детали соблазнительны – хочется фотографировать и разглядывать еще и еще.
А внутри… Вечернее солнце светит сквозь витражные окна, и понимаешь, что колонны здесь гладкие, без каннелюр и росписей, как раз для того, чтобы на них ежевечерне разворачивалась это мистерия света, и дальше уже надо просто цитировать Эрвина Панофского и аббата Сугерия из Сен-Дени, обоих, про сиянье, сияюще сплавленное со светом, и благородный храм, который пронизан светом, и свет, который сияние.
Нос к носу. Запылился, бедный.
Эржебетварош благоустраивается на наших глазах: чистенькие и аккуратные дома с ровными, будто утюгом выглаженными фасадами, стали такими за два, ну три, последних года.
Слева и справа – ждут очереди. Кино, правда, снимать предпочтительнее на фоне таких, со следами триумфов и драм, домов. Или философствовать на тему каменности архитектуры и витальности цветка в окне.
Мужики там трындят о чем-то. Мастерская объявляет о том, что она открылась. Контора недвижимости намекает на кредиты, для солидности воткнув в вывеску амперсанд. Набор машин тоже должен сказать о чем-то внимательному наблюдателю, но я в них не разбираюсь.
Я на месте. Это дворик в Ленином доме, но будапештские дворики, это, знаете ли, такая тема… Не будем отвлекаться.
Мыслимое ли дело пройдя мимо такого дома, не попытаться его сфотографировать (это мы уже с Леной идем гулять по окрестностям)?
В стекле входной двери отражается дом с предыдущего кадра. Знаю я все про нерезкость и про телефонофотки, но ведь сил нет мимо пройти и не щелкнуть!
Как всегда, неожиданно – таблички на асфальте: «Здесь жил…»
Вместе с Леной, прихватив по дороге подругу Маша, идем в пивную, с комнату в скромном доме размером.
Последний кадр: стены там оклеены газетой Népszabadság 1980-х годов: «Moszkvában megkezdődtek a szovjet-nyugatnémet tárgyalások / В Москве начались советско-западногерманские переговоры».
А потом стемнело, и фотографировать стало совсем невозможно. По домам.