Двойной город // GEO, 2016, апрель, стр. 78-94
Будапешт устроен так, что в нем всему есть свое место: шумной молодежи и степенным взрослым, спорам и согласию, утру жизни и ее вечеру. Даже герб города, где в виде башен изображены разделенные рекой Буда и Пешт, напоминает – это союз двоих, согласие противоположностей.
Будапешт, как видно из его названия, состоит из двух половин, и достаточно взглянуть на город с любого – будайского или пештского – из берегов Дуная, чтобы убедиться: да, это разные города. Пешт лежит на равнине, плоской, как стол. Буда вздымается холмами.
Если смотреть через Дунай с набережной Пешта в сторону Буды, то кажется, весь будайский берег очерчен двумя горами: правее – Крепостной холм с массивом Королевского дворца, завершенного позеленевшим куполом, и острием высокой колокольни церкви Матьяша; левее – гора Геллерт, завершающаяся статуей Свободы, что держит над городом в поднятых руках пальмовую ветвь. Все это – на фоне неба. Но если подняться, лифтом, или лестницами – 302 ступеньки – на галерею, окружающую купол Базилики святого Иштвана, и взглянуть на Буду оттуда, то становится ясно: дальше, и влево, и вправо, и вдаль, и ввысь поднимаются еще и еще холмы, покрытые лесами, в синей прозрачной дымке.
Пешт с виду – прост и однозначен. И от подножья будайских холмов, и с их вершин видно: это город, для описания которого не нужны слова «вверх» или «вниз». Город, где над общим ровным уровнем красных черепичных крыш дозволено возвышаться только куполам Базилики и Парламента, острым шпилям церквей, башням синагоги и телевышкам на окраинах. Совсем на окраинах нахально тянутся к небу жилые коробки спальных районов, построенных за последние полвека… Но их немного, они далеко, и взгляд немедленно возвращается от этих нарушителей приличий к постройкам центра Пешта, к городу времен Франца Иосифа.
Будапешт – это Буда и Пешт, два города. Точнее, три города: нужно добавить Обуду, маленький, но самостоятельный городок к северу от Буды. Городские памятники, вроде того, что стоит на острова Маргариты, изображают рождение города как слияние трех лепестков, трех ветвей, трех потоков, что кажется правильным лишь с административной, но не с истинной точки зрения. Будапешт – не триединство, он – целое, состоящее из двух частей. Как время из дня и ночи, как человечество из мужчин и женщин. Он – как левая и правая рука, как «да» и «нет», как ночь и день.
Привычное «Будапешт» – результат соединения двух имен. Существовавшие с древности поселения получили свои названия, судя по всему из славянских языков, и венграм-пришельцам достались уже с именами. «Пешт» связан с печами и пещерами, «Буда» – с водой или строениями, точно сказать трудно (но уж никак не с Буддой).
Города объединились в 1873 году, в то время, когда главная роль явно перешла к торговому, промышленному Пешту, а Буде чем дальше, тем дальше, тем больше приходилось довольствоваться памятью о славном прошлом. Честолюбивые провинциалы, намереваясь штурмовать столицу, так говорили: «В Пешт!», ведь именно там – и театры, и банки, и модные кофейни. Да и жило в то время в Пеште уже почти в четыре раза больше горожан, чем в старой Буде. Поэтому неудивительно, что всерьез обсуждался вариант «Пешт-Буда» (так и сейчас называется один из ресторанчиков, волонтерская организация и клуб велосипедистов). Но то ли скопление согласных в середине слова показалось неблагозвучным, то ли вспомнились вовремя слова графа Сечени, еще в 1830-е годы предсказывавшего объединение города именно под таким именем, то ли взгляд на карту напомнил, что читаем-то мы слева направо, с запада на восток, и названия сами собой складываются именно в «Буда-Пешт», а не наоборот… Это название и закрепилось.
Полмира вслед за англичанами произносит его неправильно: «Будапест», читая латинскую S так, как научили в школе. По-русски сейчас оно звучит совершенно так же, как и по-венгерски, через «Ш», но еще в начале XIX века Александр Иванович Михайловский-Данилевский, посетивший Венгрию в качестве флигель-адъютанта Александра I, использовал форму «Пест» для Пешта и «Офен» – для Буды.
Произносится-то имя города по-русски верно, а понимается не так, как местными жителями. «Прекрасная старинная Буда», «украшенный великолепными зданиями Пешт» – звучит на наш слух естественно: Буда – она, Пешт – он… Но стоит в городе памятник, где король Буда, с бородой и в мантии, приветствует деву по имени Пешт. Что делать, отсутствуют в венгерском языке и «он», и «она»; отсутствует вообще грамматическая категория рода, и каждый волен представлять себе эту пару в любом гендерном обличье.
А вот придумывать новое название для объединенного города никому, похоже, в голову не приходило, как не пришло в голову обойтись одним из двух имен, вычеркнув за ненадобностью второе. Оба старых имени сохранили бережно, как сохраняют на улицах Будапешта красные почтовые ящики времен Австро-Венгрии, а в Музее транспорта – старые городские автобусы и трамваи. И двойственность – сохранили. Это Буда и Пешт, Пешт и Буда; союз, брак, партнерство – без поглощения одного другим и без выяснения, кто из двоих главнее.
Буда – это прошлое. На Будайской стороне находятся руины Аквинкума, древнеримского поселения, с которого началась когда-то история города. Памятники времен Османской империи – тут же, в Буде. И надгробие последнего турецкого паши Абдуррахмана с надписью «Достойный был противник, мир его праху». И мавзолей дервиша по имени Гуль Баба. И купальни, построенные турками в XVI веке, где с тех времен почти ничего не изменилось, и так же течет в восьмиугольные бассейны горячая подземная вода.
Буда – прошлое, в том числе недавнее. После смены режима в 1989 году новое правительство решило убрать из столицы все памятники советской эпохи, не делая различия между халтурными истуканами и добротными художественными произведениями, между памятниками тиранам и памятниками героям, просто по принципу принадлежности к системе, от которой страна отвернулась. Точнее – почти все: памятник советским солдатам на площади Свободы стоит и сейчас. Тогда в обществе пошли споры: убрать – уничтожить, стереть саму память? Или убрать так, чтобы напоминать о времени социализма следующим поколениям, чтобы всегда иметь под рукой наглядное пособие? В итоге памятники сняли с пьедесталов и увезли в специально устроенный парк, в пределах города, но подальше от центра. Куда? В Буду.
И так же как Буда – прошлое, Пешт – настоящее. Это в Пеште собирается по вечерам молодежь на площади под колесом обозрения. По магазинам и ресторанам улицы Ваци в Пеште беспрерывно фланируют толпы иноземных туристов. В Пеште – Опера, Оперетта и Центральный рынок. И молодежные клубы. И ярмарки. И танцы на площади. По пештским улицам ходят демонстрации оппозиции. В Пеште, перед Парламентом, митингуют то железнодорожники, то учителя. Да и само здание Парламента, шедевр неоготической архитектуры, главная городская достопримечательность, «дом страны», – в Пеште, на набережной.
Буда чуть ли не с сумерками гасит огни и ложится спать. Пешт ночи не знает. «Buda is the best, we are living in the Pest!» – формулирует это различие местная молодежь, для пущей ясности переходя на английский. Правильно, на заре жизни нужен Пешт: тут и учеба, и работа, и веселье. И политика: демонстрациям оппозиции проще ходить по пештским улицам, чем взбираться по будайским холмам.
Но если жизнь удалась, и карьера сложилась, и семья построена, и деньги заработаны, – пора присматривать домик в Буде. Собственный, со своим садиком и виноградником. На холмах. Буда – это финал, осень, старость. Закат.
С последним обстоятельством спорить невозможно: каждый вечер, подтверждая правильность городского порядка жизни, солнце спускается за холмы Буды.
Продолжение следует.