В конце осени в Будапеште появился памятник последнему императору Австро-Венгрии, последнему коронованному Габсбургу, – Карлу I по имперскому счету, Карлу (Карою) IV по счету венгерскому.
Грустная история. Карл – человек не на своем месте.
Никак он не должен был стать императором. Ни по очереди наследования – когда Карл родился, наследником империи числился сын Франца Иосифа Рудольф. И ничто не предвещало, что сначала в роль наследника будет назначен Франц Фердинанд, причем без права передавать корону детям, а затем, после убийства Франца Фердинанда в Сараево, у 84-летнего императора Франца Иосифа не останется иных вариантов, кроме как назвать наследником сына другого племянника, 27-летнего Карла.
И по складу характера Карл никак не подходил к роли человека, принимающего империю из рук старого монарха – те руки держали ее на протяжении шестидесяти восьми лет, империя и император сроднились, и по всему выходило, что со смертью императора умерла и империя. Зачем тут этот, молодой?
Карл имел военный опыт, но военным человеком по характеру не был; и это было бы прекрасно – если бы ко времени его вступления на престол не шла бы уже два года Великая война. Его программное заявление имело главным пунктом намерение «вернуть Моим народам благословенный мир» – но власти, сил или возможностей сделать это у него не было; как, впрочем, и ни у кого другого.
На тех фотографиях, где он изображен как частное лицо, Карл выглядит приятным, умным, интеллигентным, то, что называется приличным человеком.
Настораживают снимки с коронации в Венгрии: мантия выглядит карнавальным костюмом, скипетр – тросточкой, и корона Святого Иштвана Карлу, кажется, просто не по размеру. Как будто еще чуть-чуть, и корона, которая королю явно велика, захватит всю голову молодого короля, и упадет ему на плечи, и втянет в себя и плечи, и все тело до пяток – съест его, как колбаса – крестьянских дочек в венгерском мультике «A kis gömböc».
Министр иностранных дел империи граф Оттокар Чернин не без грусти заметил, глядя на пышный коронационный церемониал: «Только теперь понимаю, почему венгры так настаивали на коронации. Тот, кто видел венгерскую коронацию, никогда ее не забудет. И в этом проявилась политическая предусмотрительность венгров…».
Состоялась церемония коронации в Будапеште 21 ноября 1916 года, сто лет назад – к тому, как видно, и памятник.
Похоже, Карл не до конца понял, что именно произошло, когда на голове его оказалась венгерская корона. К тому времени венгры разработали концепцию Священной короны, короны как носительницы святости и конституционности. Единство нации воплощается в короне. Свята – она.
Процитирую:
«Как следует из книги Эрнста Канторовича «Два тела короля», случай венгерской короны довольно необычен. Во многих европейских государствах разграничение личности и должности короля обычно происходило при помощи автономизации «двух тел» короля. Плотское, смертное тело короля могло умереть, но продолжало жить «сверхтело» короля как символ государственной политики. Таким образом, несмотря на бренность тела, должность короля оставалась непреходящей. К концу Средневековья (если не раньше) сходное раздвоение королевского тела в Венгрии стало осуществляться по иному принципу: разграничение конкретных правителей и власти, которой они наделены, осуществлялось через разграничение личности короля и принадлежащей ему короны. Канторович пишет, что Венгрия в данном случае не опиралась на европейские образцы: «Венгрия провела между мистической Короной и смертным королем крайне тонкую грань, однако корона св. Стефана как материальная реликвия, по всей видимости, предохраняла короля от культивирования собственного "сверхтела"». Другими словами, наличие у венгров Короны делало излишними концептуальные построения по разделению короля и его должности, а следовательно, личности и суверенности. Согласно венгерской теории государственности того времени, сама Корона как физический объект выступала свидетельством суверенности и власти, которые оставались неизменными, несмотря на смену реальных королей. Святая корона стала уникальным примером конституционного развития не только для Венгрии, но и для Европы» via.
С одной стороны, это представление выглядит ужасно архаичным; что-то из разряда магических предметов – волшебная палочка, святая корона…
С другой – сакрализация короны, похоже, предохраняет страну от сакрализации ее носителя. Правителя здесь могут (если сложится) уважать, но ни «царь-батюшка», ни «отец народов» в венгерское сознание не помещаются. Вот Иосиф II, просвещенный монарх, отказался короноваться по венгерским обычаям – и так и остался в национальном сознании всего лишь «шляпным королем», «королем в шляпе» – ненастоящим (kalapos király).
Так что это не Карл получил тогда корону, а корона, Венгрия, – Карла.
Война закончилась поражением и распадом империи. Ни Австрия, ни Венгрия, сотрясаемые собственными политическими катаклизмами, в Карле не нуждались. Хороша реплика секретаря императора Веркмана: «Сегодня всюду царит безумие. В сумасшедшем доме государей нет. Вашему Величеству нужно подождать, пока народы придут в себя». В ноябре 1918 года Карл объявил, что «отстраняется от управления государством».
В 1921 году он попытался вернуть себе венгерский престол. Хорти отказал. Далее – официальное низложение, ссылка на Мадейру, воспаление легких, смерть (1922), причисление к лику блаженных (2004). И вот – памятник.
Стефан Цвейг видел Карла, уезжавшего из Австрии. Записал:
«Медленно – лучше сказать, величаво – подошёл необычного вида поезд, не обшарпанные, с потёками от дождей обычные пассажирские вагоны, а чёрные, широкие: салон-вагоны. Паровоз остановился.
Заметное волнение прокатилось по рядам ожидающих, я всё ещё не знал, в связи с чем. И тут в зеркальной вагонной раме я увидел почти во весь рост императора Карла, последнего императора Австрии, его одетую в чёрное супругу, королеву Зиту. Я вздрогнул: последний император Австрии, наследник габсбургской династии, которая правила страной 700 лет, покидает свою империю! Хотя он отказался от формального отречения, республика устроила ему проводы со всеми почестями или, скорее, вынудила его принять их. И вот высокий опечаленный человек стоит у окна и в последний раз смотрит на горы, дома, жителей своей страны. Это было историческое мгновение – тем более для того, кто вырос в старой империи, для кого первой песней в школе была песня об императоре, кто потом на военной службе присягал этому человеку, который здесь, в гражданской одежде, грустно всматривался в присягнувших на "послушание на суше, на воде и в воздухе"».