Герои Венгерской Революции 1848 года...
...и сама Революция.
Внизу – Шандор Петефи, Лайош Кошут, Иштван Сечени, Лайош Баттяни, Ференц Деак, Янош Есенак и Жигмунд Перени
Герцен
Кошут гораздо лучше всех своих портретов и бюстов; в первую молодость он был, вероятно, красавцем и должен был иметь страшное влияние на женщин особенным романически задумчивым характером лица. Черты его не имеют античной строгости, как у Маццини, Саффи, Орсини, но (и, может, именно поэтому он был роднее нам, жителям севера) в печально кротком взгляде его сквозил не только сильный ум, но глубоко чувствующее сердце; задумчивая улыбка и несколько восторженная речь окончательно располагали в его пользу.
Кошут призывает добровольцев в армию осенью 1848 года
Майн Рид
Гергей уменьшил его влияние, настроив против него военных руководителей, раскольников, которые поддержали его; он противопоставлял старые части новым и гонведам. "«Кошут не военный, он только юрист"» – повторяли они, и этого оказалось достаточно. Несмотря на все их разговоры, Кошут проявил больше способностей военного и полководца, чем вся их клика. Он вывел на поле битвы двухсоттысячную армию, вооружил и снабдил ее. И создал ее на абсолютно пустом месте! У патриотов было всего двести фунтов пороха и ни одной пушки, когда началось восстание. Начали добывать селитру, выплавлять железо и отливать пушки. И через три месяца возникла армия, которой гордился бы сам Наполеон. Мой дорогой капитан, это лучшее доказательство военного гения, чем выигрыш дюжины сражений. И все это благодаря одному Кошуту. Он один все это организовал – все до мелочей. Лайош Кошут не полководец?! В подлинном смысле слова таких не было со времен Наполеона.
Лайош Кошут на страже родины
Лайош Кошут представляет Государственному собранию австрийские знамена, захваченные в сражении при Озоре. 1848
Карл Маркс
Нельзя дольше терпеть такое положение, когда одни и те же люди одной рукой получают деньги от убийцы Французской республики, а другой поднимают знамя свободы, когда они одновременно играют роль и мучеников и царедворцев, когда, превратившись в орудие жестокого узурпатора, они все еще выставляют себя уполномоченными угнетенной нации. Я считаю настоящий момент тем более подходящим для обнародования давно известных мне фактов, что Бонапарт и его приспешники, а также Кошут со своими сторонниками в равной мере стараются скрыть эту сделку, которая не может не скомпрометировать одного перед монархами, а другого — перед народами всего мира.
Прощание Кошута с Венгрией в августе 1849 года
Генри Дэвид Торо
Вся эта шумиха вокруг Кошута, надуманная и столь характерна для нас, – еще одна разновидность политики или танцев. В его честь повсеместно произносились речи, причем каждый оратор выражал мысль – или отсутствие оной – толпы. Никто из них не основывался на истине. Связанные вместе, они, как водится, опирались друг на друга и все вместе – ни на что. Так индусы ставили мир на слона, слона на черепаху, черепаху на змею, а змею поставить было уже не на что. Единственный плод этой шумной кампании – новый фасон шляп (Kossuth hat).
Кошут на Бродвее
Дьердь Шпира
Где отмечалось развитие, там чаще всего Кошут видел деградацию, моральный упадок; а после того, как он обнаружил, что к его словам на родной земле охотно прислушиваются лишь те, кто несет бремя капиталистического развития, от тех же, кто греется у огня власти, посылаемые им на родину предупреждения и советы отскакивают, как горох от стенки, он все более стал объяснять такое отношение исключительно моральными причинами: отсутствием мужества и другими человеческими пороками. И он тем больше склонялся к таким выводам, чем большее число невыносимо долго тянувшихся лет находился в изгнании, продолжавшемся пять с половиной десятилетий, и чем труднее ему становилось из года в год оставаться в строю, невзирая на то, что силы его иссякали; как и прежде, он руководствовался внутренним побуждением оставаться несломленным на своем посту до самой смерти с высоко поднятой головою, даже в том случае, если его современники окажутся более слабыми.
Это всё о Кошуте.
О Деаке – почти ничего. Портретов в сети совсем немного.
И это несправедливо.