Где-то когда-то попались мне чьи-то слова о том, что Петербург, точнее, Петроград, был особенно хорош в 1920-е, когда порядок прежней жизни разрушился, а новая еще не заполнила собой улицы. Пустой и замерзший, но без шелухи всей этой непричесанной обыденности – без вывесок, без машин и без извозчиков, без праздногуляющих, без шума.
Город, говорят, предстал тогда во всей своей архитектурной красе – как идеал, как платоновская идея города.
А Будапешт как раз на эту пеструю городскую жизнь и рассчитан.
С вывесками. С людьми.
Автор этой фотографии – Имре Кински. Он снимал городскую жизнь, здания, жителей – обыденность.
Родился в Будапеште в 1901-м. В 1937 году с двумя другими фотографами создал Modern Hungarian Photographers Group. Его фотографии печатали American Photography и National Geographic.
С 1943-го – в лагерях. Умер по дороге в Заксенхаузен в 1945 году.
Это медная табличка, установленная в позапрошлом году у дома, где он жил, на Rónai utca 121. Такие таблички – «камни преткновения». Всего их здесь сотни, пожалуй.
Написала, отложила, чтобы поставить 4 перепоста про хламники.
И жж-волной на берег вынесло цитату:
«...до какой степени Петербургу оказалось к лицу несчастие. Москва, лишенная торговой и административной суеты, вероятно, была бы жалка. Петербург стал величествен. Вместе с вывесками, с него словно сползла вся лишняя пестрота. Дома, даже самые обыкновенные, получили ту стройность и строгость, которой ранее обладали одни дворцы. Петербург обезлюдел (к тому времени в нем насчитывалось лишь около семисот тысяч жителей), по улицам перестали ходить трамваи, лишь изредка цокали копыта, либо гудел автомобиль, — и оказалось, что неподвижность более пристала ему, чем движение. Конечно, к нему ничто не прибавилось, он не приобрел ничего нового, — но он утратил всё то, что было ему не к лицу. Есть люди, которые в гробу хорошеют: так, кажется, было с Пушкиным.
Несомненно, так было с Петербургом».
В.Ф. Ходасевич. Белый коридор.