Год накануне
Год 1913-й не так уж сильно отличался от предыдущего, 1912-го. Был даже поспокойней, пожалуй: в том, прошлом, тонул «Титаник» и затевалась Первая Балканская война. Накануне наступления 1913-го «Петербургская газета» напечатала предсказание на новый год, и было оно сладким, как песни Шехерезады: «год обещает быть окрашенным в более светлые
краски, подобно переливам зари, восходящей после темной ночи».
И правда, большая часть событий, помеченных 1913-м годом, фиксирует поступательное и бодрое развитие цивилизации. Через Панамский канал прошло первое судно. Петр Нестеров первым в мире выполнил «мертвую петлю». На заводе Генри Форда заработал конвейер: каждые 2 часа 38 минут – новенький черный «Форд-Т». Нильс Бор предложил планетарную модель строения атома. Запатентована застежка «молния». Что не событие – то шаг вперед. Большой ли, маленький, но вперед. Все больше и шире возможности техники, все дальше заглядывает наука.
Вы хотели Прогресса? Вот он.
Правильность его ощущалась не головой – телом, нутром. Брюхом. Это было всего лишь третье поколение европейцев, не знающих, что такое настоящий голод. Второе поколение, не помнящее, как выглядит оспа. О чуме остались напоминаниями только «чумные колонны» на площадях Мюнхена, Праги и Вены. Население очевидно становилось здоровее.
Столетиями европейцы жили в мире телесного страдания – терпя свою боль и наблюдая чужую. Публичные казни, порки и пусть не всегда публичные, но повсеместно обычные пытки были тем фоном обыденной жизни, о котором теперь можно судить только по картинам Босха и Брейгеля, где если танец – то под виселицей, если «Триумф», то – Смерти.
У жизнерадостных художников-итальянцев на картинах и фресках телесных мук поменьше, но зубы болели и у Моны Лизы. И самые милые красавицы Ватто маялись от головной боли, рожали в муках, и в старости, наступавшей после сорока, мучились от артрита и подагры. Боль была нормой, освященной традицией и словом божьим.
Думали навсегда, оказалось – до XIX столетия. Тогда анестезия, изобретенная еще в 40-х, из медицинского эксперимента стала фактом жизни, оперируемые перестали умирать от болевого шока, и пришла пора анальгетиков. В итоге боль стала восприниматься как то, чего быть не должно – и мы, глотая таблетку по случаю плохого самочувствия, наследуем людям совсем недавней эпохи.
Изменений было много, и большая часть внушала оптимизм: к хорошему быстро привыкаешь. Менялось то, что близко: вещественное наполнение окружающего мира, и самое устойчивое – бытовые привычки. Войны и революции, бунты и перевороты были всегда, а вот унитазы появились на памяти людей, живших в 1913-м. В книге «Новое Естественное
Лечение», вышедшей на рубеже веков, автор пропагандировал нормы гигиены, для ХХ века само собой разумеющиеся, но тогда – новаторские: «Мыться – не опасно для жизни и здоровья». Принято потешаться над тем, что до XIX века европейцы мылись мало, но стоило бы порадоваться тому, как быстро новые правила стали привычными.
На любом блошином рынке в европейском городе и сейчас можно купить столетнего возраста фарфоровые тазы и кувшины для умывания в голубой сентиментальный цветочек. С легкой руки Эдгара Дега рождается новый мотив в живописи – женщина, моющаяся в тазике.
«Комфорт проникал из дворцов в доходные дома; теперь воду не надо было таскать из колодца или канала, тратить силы, растапливая печь; повсюду воцарилась гигиена, исчезла грязь». Пожалуй, что касается «повсюду», то Стефан Цвейг, назвавший эти годы «золотым веком надежности», несколько преувеличил задним числом. Хемингуэй рисовал иные сцены: «В старых жилых домах на каждом этаже около лестницы имелся клозет без сиденья, с двумя цементными возвышениями для ног по обе стороны отверстия, чтобы locataire (жилец) не поскользнулся; эти уборные соединялись с выгребными ямами, содержимое которых перекачивалось по ночам в ассенизационные бочки».
И все же, все же… За первые тринадцать лет нового века обычным стал велосипед и спички (безвредные появились только в 1911, до того на коробках писали предупреждение «Людям с больными легкими пользоваться спичками запрещено!»), домашняя швейная машинка (одних «Зингеров» в одном только 1913 году в мире было продано 2,5 миллиона штук) и фотография («Фотографич. снимки съ натуры, только оригиналы франц. и исп. красавицъ. Новый интер. пр.-кур. выс. въ закрыт. письмѣ по. 2-хъ десяти коп. мар.»). Появился домашний холодильник и пылесос. Изобретен целлофан и тушь для ресниц. Шаг остался до телевизора. Об автомобиле лучше и не вспоминать.
У современников захватывало дух: «На улицах по ночам вместо тусклых огней зажигались электрические лампы, витрины центральных магазинов распространяли свой манящий, ранее неведомый блеск вплоть до пригородов, и человек уже мог благодаря телефону общаться с другими людьми на расстоянии, он передвигался в не запряженных лошадьми вагонах на неслыханных скоростях и взмывал ввысь, осуществив мечту Икара.
«Взмывать ввысь» получалось не всегда, но даже неудачи 1913 года – это неизбежные сбои на верном, в общем-то, пути. Так в начале года Англия узнает о провале экспедиции Скотта. Полярная гонка проиграна, жаль. Но выводы делаются рациональные: о правильном питании и необходимости витаминов в рационе, например.
1913-м же сумасшедший иконописец в Москве бросается с ножом на картину Репина «Иоанн Грозный и сын его Иван». Общественность огорчена – все уже привыкли к мысли, что картина, даже не только религиозная, есть общая культурная ценность; российским отделением французской киностудии «Гомон» немедленно снимается фильм, рассказывающий об
этом инциденте.
Завершившаяся в том же году история с похищением из Лувра Джоконды тоже, как выясняется, не столько про алчность и уголовщину, сколько про жажду справедливости и любовь к искусству: «Я не вор! – объяснял похититель следователям. – Я – патриот. Джоконда должна принадлежать только итальянцам!» Нет, право, общество определенно становится лучше, если даже грабители и сумасшедшие так чувствительны, патриотичны и так неравнодушны к изящному…
Перечень изобретений и новшеств, формирующих новый образ жизни, объединяется чувством оптимизма и уверенности, что все идет так как надо. Мир становится лучше, удобнее и безопаснее – правильнее во всех отношениях. Правда, уже изобретен пулемет и создан динамит, придумана колючая проволока и начаты работы над химическим оружием.
Но в отличие от газет, электричества и возможности вырвать зуб без боли эти новости пока за горизонтом восприятия.
И так же наглядны успехи просвещения. Грамотность из исключения стала правилом. Тиражи газет достигли небывалых цифр. В воскресном номере газеты «New York World» 21 декабря 1913 года появился первый кроссворд – наступает время эрудитов, быть образованным отныне модно.
И – просто. Обывателю-горожанину теперь предоставляется такая возможность приобщения к мировой науке и культуре, о которой век назад никто не смел и мечтать. С середины века в Европе одну за другой проводятся всемирные выставки (в 1913-м – в Генте, уже 26-я по счету) и выставки национальные. В России в том году – IV Международная автомобильная выставка под личным покровительством Николая II в Петербурге и Всероссийская сельскохозяйственная, фабрично-заводская, торгово-промышленная и научно-художественная выставка в Киеве, заставившая публику и газетчиков громогласно поражаться тому, «что могут сделать человек и капитал».
А еще это время музеев. Британский музей и Лувр отрылись для публики уже в XVIII веке, а далее – по нарастающий: в 1836-м открывается Мюнхенская Пинакотека, в 1839-м Лондонская Национальная галерея, в 1852-м Императорский Эрмитаж, в 1855-м Дрезденская картинная галерея, в 1857-м Лондонский Музей науки, в 1872-м Исторический музей
в Москве… Дальше – больше: Венские музеи-близнецы, истории искусств и естествознания, – в 1891 году, через четыре года – Русский Музей Императора Александра III и за год до описываемого времени, в 1912-м, – Музей изящных искусств имени императора Александра III, «цветаевский», нынешний ГМИИ. К 1913 году музей в городе – объект едва ли более
важный и более посещаемый, чем церковь. Более модный – безусловно.
Исторический музей сообщает: «Отдел исторических древностей пополнился новыми приобретениями и дарами. Особо ценным явился дар лица, пожелавшего остаться неизвестным. Это обстановка парадной гостиной 30-х годов XIX в. – 58 предметов».
Продолжение следует