В один день я зашла в два дома. (Двери открыты – ремонт). Один в Буде, другой в Пеште. 1890-е, плюс-минус. В будайском доме за дверью, в том месте, где полагается быть подворотне, открывался огромный зал, заставляющий усомниться, доходный ли дом перед нами или всё же графский дворец. Своды уходят в высоту, недостижимую для света рассованных по углам голых лампочек. Лампочки, правда, честно включались, стоило войти в зону их ответственности. При их свете становилось видно, что колонны и стены окрашены под мрамор, как костюм Чичикова – брусничного цвета с искрой. Что шахта лифта окружена кружевной кованой оградой.
На лепном орнаменте угадываются следу позолоты. На остатках штукатурки – следы от выстрелов.
Пештский дом (фотографии про него) был меньше, беднее, безнадежнее.
Дворы при этом – одинаковы до неразличения: галереи-ганги (в обоих случаях не полные, не охватывающие весь периметр двора), высокие окна, до кирпича и камня осыпавшаяся штукатурка, следы всех бедствий ХХ века по порядку, тишина, запустение, начинающийся ремонт.
В наших прогулках по Будапешту нередко рождается мысль, что человек, чьё детство прошло в таком элегантном дворе, или в таком уютном, или в таком роскошном, должен обрести душевный склад, соответствующий месту обитания.
Вероятно. Не спорю. Должен.
А если его детство прошло здесь, тогда как? В доме, столь наглядно сделанном для счастливой жизни, и жизни этой лишённом?
В доме со следами стрельбы? В доме, не знавшем ремонта с 1896 года?
Вру, в те времена, когда дом строился, в нём и водопровода с канализацией не было; сейчас есть. То есть не просто ремонт, а модернизация – была.
Где-то в 1960-е, видимо.
Wesselenyi utca 4.