Первый выходной с 25 декабря, если не считать 1 января, которого я не помню. Будапешт поставил и убрал ёлку перед Парламентом, развернул и свернул рождественские ярмарки, попугал ветром и туманом, показал световое шоу под музыку Чайковского на фасаде базилики и новогодний фейерверк.
Мы спускались в старинные станции метро и поднимались на крышу в Пеште, чтобы оказаться на одной высоте с Королевским дворцом на холме в Буде.
Путешественники заглядывали вместе со мной в каждый приоткрывший дверь дворик, чтобы порадоваться обязательному присутствию кружевных кованых галерей, мозаик и лепнины, и столь же обязательному отсутствию не то что шума, но – звуков. Дети искали на площади Свободы бронзовую лягушку («В шарфике!» – умилялись мамы), пока взрослые переживали нечто вроде катарсиса двух противостоящих памятников там же.
Компания израильтян, приехавшая в Будапешт отметить семидесятилетие одной из дам, поселилась как раз на той улице, где родился человек, государство Израиль придумавший, и где два года назад отмечали его, государства, семидесятилетие.
Люди из Нижегородской области спрашивали, будет ли снег, а на следующий день другие люди, услышав, как я сказала что-то о пятнадцатом веке, подозрительно посмотрели и поинтересовались, не из Иванова ли я.
Компания из мамы, бабушки и девочки восьми лет прокатилась по городу на машине, и девочка, дослушав мои истории, сказала задумчиво: «Да, бывают легенды, похожие на истину, и бывает истина, похожая на легенду».
Мы выходили поздним вечером к замку Вайдахуняд, сияющему во тьме, и смотрели, как будапештцы катаются на коньках на льду озера перед замком. Шли в купальни Сечени и подглядывали через окно за купальщиками: звёзды в небе, пар, тела.
Туристы радовались тому, что здание Оперы, третий год закрытое на ремонт, тем не менее открыто для обозрения, и только одна дама, сравнив его с Елисеевским магазином, заметила, что русского человека трудно таким удивить, а я свою реплику о том, что неспособность удивляться не является качеством, которым стоило бы гордиться, успела-таки ухватить зубами за хвостик, и не произнесла.
Идя с сегодняшними туристами по улицам январского Будапешта, я сталкивалась с туристами вчерашними – и это тоже было здорово.
Мы грелись горячим вином с апельсинами на ярмарках, сорокаградусным лечебным «Уникумом» в кафе на площади (31 декабря он в кафе закончился к пяти вечера), горячим шоколадом в кофейне с названием из русской литературы.
Петербуржцы узнавали в Йожефваше Петроградскую сторону и как знакомым (площадь Льва Толстого!) кивали башенкам Парижского двора, а сторож дворца графа Иштвана Каройи открывал нам дверь, чтобы показать изогнутую веером лестницу.
Православные радовались вертепу с фигурками Марии, волхвов и Младенца, остающемуся в главном католическом храме города на две недели после того, как Европа отпраздновала Рождество, и свежеотремонтированной башне Успенской церкви на набережной, евреи ходили зажигать свечи Ханукии на площадь перед вокзалом, построенном компанией Эйфеля.
Поселившиеся в Four Seasons Hotel Gresham Palace критиковали Дворец Грешем за недостаточный комфорт, а снявшие апартаменты в «квартале вечеринок» отмахивались от предостережений: «Зато будет что дома рассказать!»
Съедены тонны гуляша и пёркольта из свинки-мангалицы, продегустированы эшелоны тортов с малиной, маком и абрикосами, выпиты озёра палинки и моря кофе…
Вчера мне казалось, что за дни зимних праздников я истратила весь выданный мне небесами запас слов.
Но нет, будапештские сюжеты снова хотят быть рассказанными, и в жж с завтрашнего дня, после перерыва, снова будут появляться венгерские истории.