Ромкочма – так они называются. Днем их не разглядеть и не заметить.
Тянется вдоль улицы ряд домов, построенных в позапрошлом веке еще, при Франце Иосифе, вплотную друг к другу, одним сплошным кварталом от перекрестка до перекрестка. В нижних этажах по большей части магазинчики или парикмахерские. Вот индийский вегетарианский ресторан, вот приемная дантиста, вот мастерская по ремонту велосипедов, вот ворота закрытые. И в следующем доме – тоже ворота закрытые.
Правильно: еще не вечер. Откроются они после полудня, часа в два, в четыре. И будут открыты до рассвета. Это молодежные клубы с пивом и музыкой. Ромкочмы, если по-венгерски.
В новостройках они невозможны. Нужен именно такой старый город, с плотной, кварталами, застройкой – как на Петроградской стороне в Петербурге. Дома должны примыкать вплотную друг к другу, как зубы, как ягоды в виноградной грозди, а не стоять одинокими башнями посреди пространства, как это стало повсеместно обычным после Ле Корбюзье. Без пустот, сплошным фасадом, так, чтобы всем было очевидно: город – большое каменное тело…
Но тело это старое, хорошо пожившее, а значит утраты и руины в нем неизбежны. Где-то дом состарился настолько, что жить в нем уже нельзя – стоят вокруг двора каменные стены, смотрят пустыми окнами квартир сквозь кружевные перила галерей. Где-то нет и самого дома
после бомбежек 1944-1945, только темные следы на стенах домов-соседей – здесь была крыша, здесь световой колодец…
В такие пустоты город и запускает молодежь. И молодежь обживает их, украшая по собственному вкусу и по карману. На стены – плакаты, или зонтики россыпью, или живопись высотой в десяток метров. Во двор – столики. У задней стены пристроится барная стойка, сцена, пульт диджея – что там еще нужно для счастья в двадцать лет?
Но это Будапешт, а значит, здесь будет своя атмосфера, свой дух, который не спутать ни с чем. На стойке будут стоять в ряд прикрученные к столешнице старые мясорубки десяти разных фасонов. Дверной проем весь покроется эмалированными табличками с прежними названиями улиц. Из-под галерей будут свисать композиции из раскрашенных в разные цвета велосипедов, венских стульев и чугунных кружевных опор от швейных машинок «Зингер». Над столиками, вперемешку с потемневшими еще до Второй мировой войны зеркалами и живописью в золоченых рамах обнаружится распластанный по стене, поверх желтого кирпича с остатками серой штукатурки, как шкура неизвестного зверя, остов рояля.
Это Будапешт. Здесь «старое» вовсе не означает «никому не нужное», а «новое» вовсе не требует для себя чистого листа. С чистого листа здесь не начинают – предпочитают наращивать новое вокруг старого, вплетать одно в другое. Как в живой природе, где старый лист соседствует с новым, увядший цветок – со свежим бутоном, засохшая ветка с веткой зеленеющей.
Собрание в интерьере антикварных, старинных и просто старых вещей – самый частый мотив в дизайне будапештских кафе. Это такой бесконечный круговорот предметного мира: отслужившая свое вещь, если хороша, имеет шанс попасть к антикварам на улицу Falk Miksa,
но если треснувшая ваза на антиквариат не тянет, то это тоже никак не повод выбрасывать ее на помойку.
Есть маленькие, но повсеместные магазинчики старых вещей – там и дедушкины ходики возьмут, и очки в пластмассовой оправе, те, что были в моде у технической интеллигенции шестидесятых, и одинокую фарфоровую чашку, и пачку семейных фотографий.
Кресло или диван туда, конечно, не донести, но и для них предусмотрена участь лучше, чем быть просто выброшенными. Раз в год в каждом районе случается «день избавления от хлама», когда жители выносят на тротуар ставшую ненужной мебель – вот тут вам и венские стулья с
лопнувшими сиденьями, и пузатые комоды, в которых угадывается стиль бидермайер, и прабабушкина этажерка, которой прямая дорога – в молодежный ночной клуб.
Ромкочма Sufni G'ART'N, Шуфни гартн, занимает и двор, и остатки корпусов вокруг двора на улице Акации. В середине тянется к небу здоровенный ясень, похоже, тоже помнящий Австро-Венгрию. А под ним – пластмассовый «Трабант», то самый, восточногерманский,
микролитражный, из пятидесятых; целехонький, но раскрашенный. Вокруг разноцветные столики.
Меню студенческое: пиво и пицца лидируют, прочие напитки в арьергарде. Сюда не наедаться ходят и не напиваться. Главное – общение, но пицца готовится своя, и барных стоек аж три. В пятницу вечером, бывает, не протолкнуться. Вся окрестная молодежь – здесь. Гул голосов,
будто море шумит. Музыка, но стены не сотрясаются. Атмосфера пятничная, свободно-расслабленная, чуть хмельная и совсем не агрессивная. Такая, какая и должна быть в хорошем городе в хорошие времена.
Как тут бывало в другие времена, специально напоминать никому не надо: стены сами напомнят. Точки скопления большей части таких заведений – это те самые седьмой и восьмой районы, Эржебетварош и Йожефварош, главные места революции 56 года. Здесь не всегда штукатурка со стен осыпалась от старости. Иногда – от пулеметных очередей. И вон тот скол на углу дома тоже оставлен не грузовиком,
а танком.
В соседней, через стену, ромкочме на стене висят фотографии улицы Акации в разные годы. Слева – прадедушкины времена: автомобили начала века, господа в шляпах. Справа – родительская эпоха: мини-юбки, мопеды и гитары. Посередине – как раз 1956-й.
Бурлящая толпа во всю улицу.
Горящий БТР на углу улицы Акации и проспекта Ракоци, где сейчас Burger king.
Флаг с дырой в центре…
Это город. Он бывает разгневанным и буйным. Иногда. Бывает доброжелательным и мирным – в обычное, нормальное, не нуждающееся в революциях время. Он хранит свои состарившиеся трамваи, дома и храмы. И с легкостью находит новое место для древних стульев, комодов и швейных машинок «Зингер».
А уж собственной молодежи он точно место найдет: эти ромкочмы, или руин-пабы, появились в городе лет десять назад, всем понравились и стали еще одной достопримечательностью Будапешта, наряду со зданием Парламента и Рыбацким бастионом.
Так что надо выучить новое слово. Romkocsmа: «ром» – от слова «руина», «разрушение», «кочма» – то же, что «корчма» в языках-соседях. Получается «ромкочма». Стоит запомнить. Пригодится.
фото: Максим Гурбатов
Колонка на сайте GEO