Был вечер, и было утро Рассвет был туманный и ничего не обещал. Архитектурные следы пештского раннего утра малочисленны, но – как всякая архитектура – выразительны. Архитектура ведь не обманывает. То был первый мирный век после бедствий кровавого турецкого завоевания и опустошительного австрийского освобождения. Можно было перевести дух и, не изобретая ничего своего, начать строить город заново. С надеждой, что рождается из отчаяния, и упрямством, которого хватает и сейчас. Бодрое энергичное барокко – как раз то, что то, что тогда требовалось. Утренняя зарядка. Чашка чёрного кофе. И – вперёд, за дело, шпили Университетской церкви в небеса вонзать...
Анна Чайковская, Максим Гурбатов.Семь ключей от Пешта.Будапешт, Fecet, 2022
Одному из участников местной фейсбучной группы удалось хорошо сфотографировать фрески в нашей районной поликлинике. Эта вот называется «Аллегория социального обеспечения». Сильные и здоровые мужчины строят шатёр, или навес над слабыми и больными: стариком, матерью с младенцем, девочкой, хромым мужчиной, болеющей женщиной и помогающей ей сестрой милосердия.
Вторая видна хуже, но ясно, что речь идёт о медицине как науке.
Впрочем, прошлого и было-то немного. Как большая часть всего красивого и замечательного, дом этот построен был в тысяча (хором!) восемьсот (правильно) девяносто шестом (а как же!) году. Ему, стало быть, 128 лет. Разве это возраст для дома? Век с небольшим, но на этот век много чего пришлось. Как – опять же – многое из того, что было построено тогда в Будапеште, дом этот возводился в расчёте на то, что жизнь-то уже пошла хорошая, а дальше всё будет только лучше и лучше. Опера! Метро! Праздник! И проблемы теперь пошли тонкие. Не голод, а «нервное расстройство». Не чума, а «меланхолия».
Это понимается довольно быстро: будапештцы – хозяева своего города. Висит мраморная табличка с надписью, что установила её парочка, в подворотне этого дома первый раз поцеловавшаяся. «А кто им разрешил?» – спрашивают путешественники… Михай Колодко расставляет свои бронзовые фигурки где и как хочет. «А кто…» По случаю закрытия моста на ремонт горожане устраивают на нём пикник. Оперных сфинксов на Рождество в сани запрягают. Битву подушками на площади устраивают. «Город для людей» – формулируют путешественники. Это радует, и радует долго.
Потом находишь объяснение: лучшее своё время город прожилбез короля. То есть король-то был. Но в Вене. В Будапешт и без него прекрасно обходились. Это ж хорошо, когда некому топнуть и начальственно прикрикнуть?
Камень темнеет, случаются войны, разрушаются конструкции. Значит, ремонт.
На наших глазах здание Оперы спряталось за лесами в 2017 году. Но в вестибюль пускали ещё долго, потом регулярно показывали фотографии – как оно там? Ковид задержал окончание работ (планировалось-то всё закончить в 2019 г.), мы подглядывали в щёлочку. Но весной 2022 года Опера снова открылась, и теперь выглядит так, как построил её Миклош Ибл (почти так, но это уже детали). Опера – прекрасна! Фотографии вперемешку – мои, архивные (Fortepan, 1945) и прочие из сети.
Пешеходов начали пускать на мост с полудня. Обещанный было дождь учтиво задержался где-то в провинции, и в столицу – зато с полномасштабным громыханием стихий – явился уже ночью, дав горожанам время отпраздновать встречу с мостом тщательно и со вкусом.
Поначалу по мосту ходили в основном туристы, а будапештцы на работе поглядывали на часы и планировали, когда они пойдут на мост – до ужина, после или вместо.
Ёлка, которая в кухне, стоит в металлической коробочке из-под голландского какао Droste, выпускавшегося в начале ХХ века. Младшая привезла. На коробке изображена девушка в костюме медсестры или монахини, держащая в руках поднос, где стоит чашка горячего какао, а также коробка Droste, на которой изображена девушка в костюме медсестры или монахини, держащая в руках поднос, где стоит чашка горячего какао, а также коробка Droste, на которой изображена девушка в костюме медсестры или монахини, держащая в руках поднос, где стоит чашка горячего какао, а также коробка Droste, на которой изображена девушка в костюме медсестры или монахини, держащая в руках поднос, где стоит чашка горячего какао… и так дальше, сколько хватает полиграфических возможностей. Так актёры, играющие пьесу про гибель датского короля, играют и актёров, играющих пьесу про гибель короля, а у Тома Стоппарда эти актёры ещё и дают кукольный спектакль про гибель короля опять же. Оно так и называется, «эффект Дросте». С тех пор придумано множество картинок с этим эффектом, и тема ещё явно не исчерпана.
Но только внутри. Снаружи-то ремонт давно нужен и давно планируется, но больнице ж всегда есть на что деньги потратить, кроме ремонта, правда? Вот как сделают, тогда и рассмотрим.
Архитектор HültlDezső интересен уже тем, что работы его отвечают на вечный вопрос – как от этих имперских дворцов с атлантами и колоннами пришли мы к нынешнему жилфонду? Да вот так и пришли, с неизбежностью товарного поезда. Построено здание в 1932 г. – ар-деко во всей красе. Только без демонстрации богатства – какое уж в Венгрии начала тридцатых богатство. Да и жанр не располагает к тому. Так что пока – интерьер.
Главная мысль всегда – о том, что эти дома строились для другой жизни. Для той, о которой писал Цвейг: «Кто владел состоянием, мог точно подсчитать свой годовой доход, любой чиновник и офицер – с такой же точностью высчитать по календарю, когда он получит повышение и когда выйдет на пенсию. Бюджет каждой семьи чётко предусматривал, сколько придётся потратить на жилье и на питание, на летний отдых и на развлечения; кроме того, неуклонно откладывалась небольшая сумма про чёрный день, на болезнь и врача. /…/ Все в этой обширной империи прочно и незыблемо стояло на своих местах, а надо всем – старый кайзер; и все знали (или надеялись): если ему суждено умереть, то придёт другой и ничего не изменится в благоустроенном порядке».
Порядок изменился, как Цвейг и представить не мог. В этой половине империи – особенно. И не просто сдвинулась со своих мест жизнь венцев и будапештцев, но сами эти места, особенно у будапештцев, оказались иными, неузнаваемыми. ( Collapse )