По Будапешту маленькой компанией

А четвёртый – Мефистофель у Гёте, Люцифер у Мадача – выступает с критикой.

Иванов-П цитирует сегодня книгу Т.Б. Щепанская. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX-XX вв. Эх, её нужно было мне прочитать 9 лет назад, когда статью готовила. Но в целом и так справилась.  Скачала книгу, прочту.

Эх, дороги…

anna_bpguide

13 апреля, 2013

Статья в мартовском номере GEO.
Главное тут, как мне кажется, в конце, в главке «Смерть дорогу сыщет».



Дорога труднопроездная
Нет разговора более предсказуемого, чем про русские дороги. Возраст, пол, привычки и опыт собеседников могут быть разными, но тональность известна заранее: «Разве ж это дороги!.. Эх, да что говорить!» Всё может меняться – политический режим, площадь государственной территории, даже название страны, но о русских дорогах – или плохо, или ничего. И так всегда.

При Пушкине дороги были лучше, чем при Гришке Отрепьеве, сейчас лучше, чем при Пушкине. Но тональность не меняется. Так описываются историками дороги XV века: «Пути сообщения находились вообще в самом невыгодном состоянии и ужасали иностранцев». А так – века XVII: «Правительство не заботилось об улучшении дорог … мосты были редки, а те, которые существовали … не держались, а плавали…». Следующее столетие: «Вся дорога трудно проездная, куда ни потянись». ХХ век: «Пыль да туман». XXI: «До сих пор не решены проблемы экономически обоснованной стоимости и качества дорожного строительства».

Мы знаем, что дороги у нас плохие, и точка. Это установка сознания, модель мира, вневременная константа России. А реальность – лишь реализации заданной схемы. Сознание, оно ведь определяет… И дело не в качестве асфальта и не в проблемах автопрома. Сама идея дороги не приживается в русской культуре. Фольклор знает о начальном моменте пути и о достижении цели; о самой дороге между крайними точками – молчит. Так в заговорах: подробно описывается прощание с родным домом, а затем сразу: раз – и путник у цели, на острове Буяне, на золотом престоле. Сказочная формулировка «Ехал долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли» – тоже не что иное, как отказ от описания пути.

И в русской поэтической классике то же самое. Онегин вроде бы путешествует, но мы видим его лишь здесь, дома, не важно, в деревне или в Москве – но не в дороге. И Чацкий – как кролик в шляпе фокусника: не было, появился, снова исчез. Вместо переживания пути – исчезновение из одного места и появление в другом. И не из того ли ряда одинаковые фасады вокзалов на обеих конечных станциях первой русской железной дороги? Через столетия понимание дороги как мертвой зоны между точками отбытия и прибытия с готовностью реализовалось в метро. Между станциями – провал небытия, в котором нет и не может быть ничего достойного внимания. Почти нуль-транспортировка по Стругацким: вошел в Медведково, вышел в Выхино. Где был между ними? А нигде не был или был «в нигде» – в подземелье, почти в могиле.

И потому люди стараются в метро что-нибудь читать – чтобы хотя бы мысленно перенестись куда-то, чтобы заполнить пустоту дороги пусть виртуальным, но пребыванием где-то. Потому что в дороге – это «в нигде», мысль невыносимая. Кто-то скажет, что таково свойство любого метрополитена; возможно, но все же самые длинные перегоны и самые читающие пассажиры здесь, в России.